Мацуо Басё – Путевые дневники
ДНЕВНИК ИЗ САГА

Четвертый год Гэнроку, год Овцы, стихия металла, 18-й день месяца Зайца

Бродя по Сага, навестил Керая в его хижине Опадающей хурмы – Ракусися. Со мной был и Бонте, но когда смерклось, он вернулся в столицу. Я же остался, ибо таково было желание хозяина, нарочно обновившего седзи, очистившего сад от зарослей хмеля и предоставившего мне для ночлега уголок в своей хижине. Он поставил в мою комнату столик, положил тушечницу, разместил рядом сундучок для книг, в котором я нашел собрание произведений господина Бо, Императорскую антологию “От одного поэта по одному стихотворению”, “Повесть о передаче мира”, “Повесть о Гэндзи”, “Дневник из Тоса”, Собрание “Сосновая хвоя”, приготовил пятиярусную шкатулку из расписного китайского лака, наполненную разными сладостями, и присовокупил к ней кувшинчик отменного сакэ и чарку. Постельные принадлежности, равно как и кое-какую немудреную снедь, я привез с собой из столицы, а потому всего у меня оказалось вдоволь. И вот, позабыв о всегдашней своей нищете, наслаждаюсь чистотой и покоем.

19-й день

Примерно в середине часа Лошади отправился в храм Ринсэндзи. Перед ним течет река Ои, справа высится гора Арасияма, еще правее – селение Мацуо. На дороге – толпы паломников: одни спешат к храму поклониться бодхисаттве Кокудзо, другие бредут обратно. В бамбуковой чаще в Мацуо есть место, которое зовут усадьбой Кого. Впрочем, таких мест в Верхнем и Нижнем Сага – три, и как сказать, какое из них настоящее? Поскольку рядом находится мост Придержи Коня – Коматомэ-но хаси, у которого якобы осадил своего коня Накакуни, то почему бы не предположить, что это было именно здесь? Могила же находится в бамбуковой роще неподалеку от Трех Чайных домиков. Рядом – вишня, ее посадили нарочно для того, чтобы заметить место. Да, даже тот, кто по милости благодетеля спит на ложе из парчи или узорчатого шелка, в конце концов становится сором и пылью в бамбуковой чаще. Как тут не вспомнить былые дни, когда зеленели ивы в деревне Чжаоцзюнь и цвели цветы у усыпальницы феи с горы Ушань?

Печально!
Каждый станет ростком бамбука – таков
Удел человека.

Тора Бурь – Араси.
В бамбуковой чаще ветер
Тропу проложил.

Когда солнце стало клониться к западу, вернулся в Хижину Опадающей хурмы. Из столицы приехал Бонте. Керай уехал в столицу. Легли спать.

19-й день

Пришла монахиня Уко, она хочет посмотреть на праздник в северном Сага.

Из столицы вернулся Керай. Прочел строки, которые сочинил по дороге сюда:

Друг друга тузят
Мальчишки – им точно по росту
Поле пшеницы.

Хижина Осыпающейся хурмы не обновлялась с тех пор, как была построена при прежнем хозяине, и кое-что уже обветшало. И все же нынешнее печальное запустение трогает душу куда больше, чем былое благополучие. Покрытые резьбой балки и расписные стены искорежены ветрами, пропитаны влагой дождей, причудливых форм камни и диковинных очертаний сосны исчезли под разросшимся хмелем, но перед бамбуковым настилом галереи благоухает покрытое цветами мандариновое деревце – юдзу:

Цветы мандарина.
О прошлом, верно, тоскует
Зала для трапез…

Кукушка.
Проникает в чащу бамбуковую
Лунная ночь.

Монахиня Уко

Я снова приду.
К тому дню подрумяньте ягоды,
Горы Сага.

Жена старшего брата Керая прислала нам сладости и разные коренья. Сегодня ночью супруги Бонте остались ночевать, так что под одним москитным пологом пришлось лечь впятером – голова к голове, спать в такой тесноте было трудно, и едва перевалило за полночь, все поднялись и, вытащив приготовленные на следующий день сладости и чарки, оставшееся до рассвета время скоротали в беседе. Как-то прошлым летом мы заночевали в доме Бонте и оказалось, что под одним пологом, покрывавшим площадь в два дзе, собрались люди из четырех провинций. Вспомнив теперь сложенные в тот раз строки: “В четырех головах – разные мысли // И сновидений // Четыре вида”, – мы развеселились. Когда рассвело, Уко и Бонте вернулись в столицу. Керай же остался.

21-й день

Вчера ночью не спал, настроение скверное, да и погода – не то что вчера: небо хмурится с самого утра, временами принимается идти дождь, поэтому весь день провел в постели. Когда смерклось, Керай ушел в столицу. Вечер скоротал в одиночестве, а поскольку целый день лежал, то ночью не смог заснуть, и истомленный бессонницей, извлек свои старые записи, сделанные еще в Призрачной обители, и принялся их переписывать набело.

22-й день

С утра шел дождь. Сегодня никто не приходил, от скуки записывал всякие пустяки, просто так, чтоб развлечься. Вот кое-что из записанного:

Душой соблюдающего траур владеет печаль, душой пьющего вино владеет радость. Когда преподобный Сайге сложил: “Тишина и покой. // И когда б не они…”, его душой владели тишина и покой. Еще он сложил:

В горную келью
Кого ты еще зовешь,
Зовущая птица,
Ведь я собирался здесь
В одиночестве жить…

Нет ничего более приятного, чем жить в одиночестве. Отшельник Тесе говаривал: “Ежели гость обретает помня покоя, хозяин теряет полдня покоя”. Содо всегда восхищается этими его словами. Я тоже сложил как-то, когда в одиночестве жил в одном монастыре:

Тягостно жить,
Подари мне покой одиночества,
Кукушка.

К вечеру пришел посланец с письмами от Керая.

Оказывается, в столицу из Эдо вернулся Отокуни и привез с собой множество писем от моих старинных друзей и учеников. Меж ними было и письмо Кекусуя, в котором тот писал, что навестил оставленную мною Банановую хижину и встретился с Соха.

Кто-то в прежние дни
Мыл здесь кастрюли. Цветут
Фиалки в траве.

Еще он писал:

Мое жилище длиной примерно в два лука, рядом не видно никакой зелени, кроме одного-единственного клена.

Коричневеют
Почки на клене, но и им
Красоваться лишь миг.

А вот что написал Рансэцу:

Вараби.
Выбираю из сора бережно
Росточки дзэммай.

Меняют прислугу,
И все ребятишки в доме
Сегодня грустят.

В остальных письмах было много трогательного, милого – и только.

23-й день

Хлопнешь в ладоши –
Эхо, за ним на светлеющем небе
Круг летней луны…

Ростки бамбука.
Так было весело их рисовать
В детские годы.

Жаворонок
Льет слезы на землю. В поле
Румянятся злаки.

День ото дня
Все румяней колосья. В небе
Жаворонок поет.

Бесталанный,
Носом клюю. Пискотня
Надоедной пищухи.

На тему “Хижина опадающей хурмы”:

И поле фасоли,
И этот сарай дровяной –
Равно знамениты.

Бонте

К вечеру из столицы вернулся Керай.

Письмо от Себо из Дзэдзэ.

Письмо от Сехаку из Оцу.

Пришел Бонте. Потом появился Сэнна – настоятель храма Хомпукудзи в Катата, он пришел нас навестить и остался ночевать.

Бонте ушел в столицу.

25-й день

Сэнна ушел в Оцу.

Нас навестили Фумикуни и Дзесо.

На тему “Хижина Опадающей хурмы”:

В Сага, в горной глуши мой одинокий приют.
Лишь птицы и звери со мною живут по соседству.
Буйные травы заглушили тропинки в саду.
Грубому жителю гор теперь я подобен.
На ветках хурмы сегодня уже не висят
Огненно-красные яйца драконьи.
Зеленеет листва – но что может быть лучше
Для понимания темы, для упражнений в письме?

Дзесо

Посетив могилу Кого:

Обиду горькую лелея в сердце,
Оставила ты тайные покои.
Льет в келью свет осенняя луна
Тоскливо завывает горный ветер.
Здесь отыскал тебя когда-то Накакуни,
Влекомый нежным струн звучаньем.
И где теперь искать твою могилу,
Затерянную в зарослях бамбука.

Дзесо

Едва проросла,
И уже – два крепких листочка.
Косточка хурмы.

Фумикуни

Сложено в пути:

Кукует кукушка,
А вместо слив или вишен –
Дерево эноки.

Стихи Хуан Шаньгу о его чувствах:

Затворив ворота, сочиняет стихи Чэнь Уцзи.
Принимая гостей, играет стихами Цинь Шаою. 
 
Вы читали прозу и поэзию японского классика Мацуо Басё в переводе на русский язык.